О чём умолчал и в чём ошибся Шойгу, отчитавшись о достижениях в армии

У армии нет проблем, следует из интервью министра. Их замалчивание и отказ от ревизий при нем становятся нормой, а военные траты – все более закрытыми

В первом за семь лет развёрнутом интервью, которое министр обороны Сергей Шойгу дал для «МК», он как будто бы сдавал экзамен на идеального чиновника эпохи позднего Путина: в аккуратных пропорциях смешаны казенный патриотизм, верноподданнический восторг, антизападные инвективы, гордость за военное ведомство и скромное напоминание о собственных заслугах в преображении российской армии. О последних сказано больше всего, и эти тезисы имеет смысл разобрать особо.

Казённый оптимизм

Шойгу рассказал, в частности, как с момента его назначения на должность в конце 2012-го расцвели Вооруженные силы под чутким руководством президента (который в том же году вернулся в Кремль) и его министра. Отвечая на вопрос об армейской реформе, глава военного ведомства поведал, как по его инициативе в армии отказались от портянок, как там были внедрены тысячи моющих машин, пылесосов и стиральных машин. Читатель узнаёт и о том, как в казармах появились душевые кабины, что позволило военнослужащим мыться чаще, чем раз в неделю. Министр рассказывает и о введении «шведского стола» в солдатских столовых.

Шойгу подробно остановился на том, как была внедрена (опять же по его инициативе) практика внезапных проверок войск, что позволило руководству страны узнать правду о боеготовности армии. Заодно Шойгу объяснил, что Запад намерен разрушить и поработить Россию. И что Главное военно-политическое управление Министерства обороны создано, чтобы противодействовать постоянным попыткам коварных зарубежцев разложить нашу армию. Он ненавязчиво подверстал к этим злокозненным попыткам и обвинения в коррупции, звучащие иногда в его адрес.

Кто же начал реформы

Спору нет, за последние годы боеспособность Вооружённых сил решительно возросла. Также очевидно, что инициативы Сергея Шойгу по гуманизации военной службы, позволившие солдатам жить по-человечески (в частности, принимать душ и нормально питаться) — что еще недавно казалось невозможным — сыграли здесь существенную роль. Но министр старательно обходит то, что военная реформа началась отнюдь не с его приходом к руководству Минобороны.

Самую тяжёлую, болезненную часть армейской реформы провел еще недавно всеми проклинаемый Анатолий Сердюков (Шойгу благородно заявляет, что не в его традициях говорить плохое о предшественнике). Именно Сердюков увидел главную проблему — армия была не боеготова из-за того, что придерживалась нереализуемой в современных условиях концепции массовой мобилизации. Согласно ей, 80% частей и соединений были неполного состава. Чтобы вступить в бой, они должны были быть доукомплектованы миллионами резервистов, которых надо было еще призвать и снова научить воевать.

Именно Сердюков беспощадно ликвидировал «кадрированные» соединения, довел численность личного состава в оставшихся до штатной. Что и позволило выполнять приказ через несколько часов после его получения, в частности, стремительно развернуться на украинской границе в 2014-м и в Сирии в 2015-м.

Погоня за призраком

Но Сердюков в своих попытках создать «новый облик» Вооружённых сил ставил перед ними вполне ограниченную задачу: обеспечить военное превосходство на постсоветском пространстве и победу в локальном конфликте, который может возникнуть на российских границах. Стратегическое же сдерживание возлагалось исключительно на ядерные силы.

Однако теперь в результате присоединения Крыма и секретной войны в Донбассе Россия втянулась в военное противостояние с Западом, в новую холодную войну. В условиях, когда у НАТО многократное количественное превосходство, Минобороны просто обречено было вернуться к концепции массовой мобилизации, реализация которой хотя бы теоретически позволяет говорить о возможности поставить под ружьё миллионы мифических резервистов. И военное руководство принялось плодить десятки новых дивизий. При том что реальная численность Вооруженных сил растет не пропорциально увеличению количества соединений.

Вот министр с гордостью говорит в интервью, что в этом году впервые состоялся полноценный выпуск лейтенантов из военных училищ (16 тысяч офицеров, согласно официальных данным). При Сердюкове, напомню, существовал переизбыток офицерских кадров.

Уместно спросить: кем же командуют лейтенанты, если общая численность Вооруженных сил растет незначительно? Ответ: никем. Вероятно, что Минобороны вновь создает «кадрированные» дивизии, фактически дивизии без солдат, и тем самым понижает боеготовность.

Неслучайно, вопреки заявлениям Путина, Шойгу настаивает на сохранении призыва в армию. Ведь это, по словам министра, обеспечивает существование мобилизационного резерва из числа граждан, который необходим для пополнения армии в случае войны. Но Шойгу ни слова не говорит о размерах такого резерва. Лишь однажды в открытой печати промелькнула цифра — всего 700 тысяч военнослужащих. Если так, этот резерв вполне можно формировать из уволившихся контрактников. Именно так мобрезерв формируется в тех же Соединенных Штатах. Что до сохранения призыва, то он нужен для поддержания иллюзий о существовании «мобресурса», в который генералы ничтоже сумняшеся записывают практически всё мужское население России.

Кому нужны проверки

Нельзя не согласиться с Сергеем Шойгу, что внезапные проверки — важнейший показатель боеготовности. Однако полноценно воспользовался министр обороны этим инструментом только однажды — в феврале 2013-го года, когда были проверены войска Центрального округа. Результаты были действительно катастрофическими — ни один норматив выполнен не был. Первая внезапная проверка стала последней, по которой можно было судить (по крайней мере, сторонним обозревателям) о реальном состоянии Вооруженных сил.

Идея внезапных проверок, надо полагать, весьма понравилась кремлёвским пиарщикам, которые в начале 2013 года напряженно размышляли, как остановить падение путинского рейтинга. Участие строгого, но справедливого главковерха во внезапных проверках показалось идеальным вариантом. Но при таком сценарии в роли распекаемого чиновника неизбежно должен был оказаться сам Шойгу. Такого он позволить не мог. И внезапные проверки тут же превратились в привычную показуху. Когда все происходит без сучка, без задоринки. О чем министр после каждой проверки радостно докладывает президенту.

Кроме того, такого рода внезапные сборы войск для ревизии стали уловкой, с помощью которой России удаётся обходить положения Венского документа, ограничивающего военную деятельность на Европейском континенте. Это соглашение разрешает концентрировать войска без оповещения других стран исключительно для внезапной проверки. Как раз развертывание войск на украинской границе в 2014-м проходило под видом внезапной проверки.

Желание же «не врать» так и осталось декларацией. В настоящее время минобороновские чиновники обленились настолько, что не считают нужным даже согласовывать собственное вранье во избежание противоречий. Достаточно сравнить выступления министра на итоговых коллегиях Минобороны в 2017 и 2018 годах. Согласно планам, объявленным в 2017-м, в следующем году войска должны были получить 203 самолёта и вертолёта, а получили (как следует из доклада в 2018-м) лишь 126. В ВМФ должны были поступить 35 кораблей и судов обеспечения, поступили лишь 25. Планировалось принять на вооружение стратегический подводный ракетоносец «Князь Владимир», теперь его сдача перенесена на 2019 год. Получается, что оборонный заказ по важнейшим статьям выполнен в лучшем случае процентов на 70. А министр утверждал, что он выполнен едва ли не на все 100.

Неправда о Сирии

Очевидная неправда вкралась и в само интервью Шойгу. Он утверждает, что через боевые действия в Сирии прошло 90 процентов лётного состава «истребительной, армейской, штурмовой, дальней и транспортной авиации». Это невозможно в принципе. Приблизительно треть всей российской истребительной авиации (и, следовательно, летного состава) — легкие МиГи-29. Они в сирийской кампании не участвовали вовсе. Как же их пилоты могли воевать? Не хочет ли министр сказать, что летчиков специально переучивали, чтобы они приняли участие в боевых действиях?

Министр отшучивается, когда его спрашивают, не чрезмерны ли российские военные расходы. Давайте, мол, не расходы сокращать, а доходы увеличивать. Однако проблема не в размерах военного бюджета, а в том, насколько обоснованы траты. В России не существует гражданского контроля над военными расходами (как, впрочем, и над всей оборонной деятельностью). Общество практически ничего не знает об эффективности этих расходов.

Шойгу, например, рассказывает, что по итогам боевых действий в Сирии были сняты с производства 12 систем вооружений. Но ведь на их разработку и производство были истрачены деньги, и немалые. Как же эти неэффективные системы были приняты на вооружение, почему потребовалось участие в войне, чтобы оценить их неэффективность? Заметим, что ядерные вооружения, которыми так гордится Владимир Путин, вообще не могут быть проверены в боевых условиях. А других критериев у Минобороны, похоже, нет…

Отлуп по всем азимутам

Отдельный разговор об антизападных пассажах Шойгу. Говоря о «бесцеремонном и беспардонном» вмешательстве с целью подрыва боеспособности Вооружённых сил, министр пускается в рассуждения о том, что в России «есть подразделения специального назначения, которые проводят специальные операции. В этих операциях, бывает, ребята и получают ранения, и гибнут, равно как и в других подразделениях. И вот представьте себе, что некие люди по указке из-за рубежа начинают лезть в их семьи, лезть на кладбища».

Похоже, что речь о том, как гибель на Украине десятков солдат 76-й воздушно-штурмовой дивизии (а вовсе не бойцов спецназа) стала достоянием гласности благодаря расследованиям псковских журналистов. Министр, очевидно, склонен считать, что журналистов науськал враг. При этом он делает вид, что не понимает всей безнравственности «секретных похорон» тех, кто погиб, выполняя приказ. Именно тогда подчинённые генерала Шойгу проявили поразительный цинизм, сообщив на голубом глазу, что российские военные отправлялись повоевать в Донбасс на время отпуска, введя при этом в заблуждение собственных начальников. Эта ложь снимала всю ответственность с начальников, которые тайными приказами отправляли солдат в бой. Как раз эта ложь подрывала боевой дух военнослужащих.

Наконец, остается загадкой, зачем министр вдруг обрушился на распространителей «лживых слухов» в свой адрес. Надо сказать, что несколько материалов о коррупционной составляющей его деятельности не привлекли сколько-нибудь серьезного общественного интереса. Зачем же, спрашивается, напоминать о них? Уж не ждет ли сверхпопулярный министр, который именно поэтому обречён стать участником схватки под кремлёвскими коврами, какого-нибудь массированного вброса компромата? И кому в этом случае адресован рассказ о том, что Шойгу мечтает вернуться в Сибирь?

Мнение автора может не совпадать с мнением редакции